— Да. Картину будущего. Того, что может стать будущим.
— Видение оказалось столь ужасным, что ты закричала? Что ты видела?
Тиффани решительно тряхнула головой:
— Я не уверена. Будущее все время меняется. Это было скорее нечто вроде предупреждения. Предсказания о том, что может произойти, если мы не попытаемся как-то предотвратить его.
— Как?
— Не знаю.
— Не волнуйся, — твердо заявил Чанс. — Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось, Тиффи. Никогда.
Тиффани улыбнулась юноше — ей очень хотелось ему поверить.
Хок и Фишер завтракали в старых апартаментах Руперта. Фишер начала день, как всегда, с двадцатиминутной жесткой зарядки и последующей плотной трапезы. Грудинка, яйца, сосиски и пинта доброго крепкого южного кофе. К яичнице подали даже жареный хлеб. Превосходно. Принцесса набросилась на всю эту снедь с волчьим аппетитом. Она верила, что день надо атаковать с самого начала — с ясным взором и готовностью встретить все, что принесет утро. Особенно если это нечто можно будет стукнуть. Она уже полностью оделась, перевязь лежала под рукой.
Хок, со своей стороны, все еще пребывал в халате. Он горбился в кресле напротив жены в тщетных попытках набраться сил для завтрака. Подбородок его покрывала щетина, а волосы торчали во все стороны. Утренней пташкой принц не был. Он уныло наблюдал, как супруга поглощает свою порцию. На лице его застыло выражение плохо скрытого ужаса. Перед несчастным стояли миска хлопьев с отрубями и маленький стакан фруктового сока — большего его организм с утра пораньше просто не вынес бы. Фишер жизнерадостно болтала о том, чем они сегодня займутся, Хок отзывался редкими «угу» и время от времени — приглушенными стонами. Он имел склонность просыпаться не раньше, чем через добрый час после подъема.
По той же причине они всегда старались избегать утренней смены в Хейвене. В такую рань под носом у Хока можно было ограбить банк, стукнуть его по голове дубинкой и поджечь ему штаны, а он бы и не заметил.
В Хейвене Фишер обычно сначала засовывала его под душ, включала воду на полную мощность и присоединялась к нему. Однако водопроводная система Лесного замка явно еще не доросла до подобной роскоши. Видимо, поэтому Хок до сих пор оставался в решительно сварливом настроении, когда они с Фишер спустя некоторое время вышли, чтобы приступить к намеченным на день опросам.
Капитан был одет, выбрит и бодр, но вид имел такой, словно ненавидел каждое из этих обстоятельств. Люди предпочитали расступаться как можно шире, когда супруги шагали по разветвленным каменным коридорам за предоставленным Сенешалем проводником.
Первую половину жизни Хок провел в замке и до сих пор помнил большинство основных путей, но даже при этом ему все равно требовался вожатый, чтобы не запутаться в постоянно меняющемся местоположении комнат, лестниц и коридоров. Многие из них оборачивались вспять, стоило отвести взгляд. Внутренняя топография Лесного замка и всегда-то отличалась эксцентричностью, если не сказать самодурством, а после возвращения утраченного южного крыла и Опрокинутого Собора стало только хуже. В плохие дни вообще считалось везением проснуться в той же комнате, в какой заснул. По крайней мере, к такому оправданию прибегали люди.
В старые времена Сенешаль или один из его людей показывал путь, следуя своему магическому инстинкту и тщательно выверенным картам, но в описываемый период Сенешаль не часто покидал свои апартаменты. Вместо этого он полагался на различные волшебные проводники, направляемые его волей, или на своих людей.
Хоку и Фишер достался яркий огонек, весело подпрыгивавший в воздухе перед ними, словно пламя без свечки. Ему надо было только сказать, куда ты хочешь попасть, и он отводил тебя туда. Вот так все просто. Но Фишер и слышать об этом не желала. Она восприняла — неявку Сенешаля, как личное оскорбление, и потребовала у проводника велеть старику быстро приволочь сюда свою задницу. Последовала пауза, затем проводник голосом Сенешаля ответил:
— Вы не настолько важные персоны. На самом деле в такую рань никто таковой не является, кроме королевы, и, может быть, еще герцога. Я больше не вожу по замку лично. Я очень занят. Не беспокойте меня больше, а то велю проводнику устроить вам расширенную экскурсию по замковой канализации.
Вот и всё.
— Он не сильно изменился, — заметила Фишер. — В точности такой, каким я его помню.
— Тогда он — единственный, о ком это можно сказать, — проворчал Хок. — Перед нами отнюдь не тот замок, который я знал.
— Это хорошо или плохо?
— Не могу пока решить.
— Боже, какой же ты по утрам душный! У тебя все в порядке с пищеварением?
— Ты всегда об этом спрашиваешь, — с достоинством ответил муж. — И ответ всегда положительный.
— Ты стесняешься самых неожиданных вещей, Хок. Нельзя ли сменить тему? Куда мы отправимся для начала?
— Вчера вечером мы все обсудили. В перерывах между твоими жалобами на комковатый матрас. Начинаем с посещения могилы Харальда, забыл?
— Я себя чувствую как покойник, которому дали согреться, а потом позволили снова окоченеть.
Они шли за скачущим огоньком по коридорам замка, направляясь вниз, в глубины, в усыпальницу Лесных королей. Здесь покоились четырнадцать поколений монархов. В последний раз Хок приходил сюда в детстве, когда хоронили его мать, королеву Элеанору. Гигантские размеры помещения внушали скорее благоговение, нежели страх, но все равно Хок для себя решил, что не хотел бы заснуть последним сном в подобном месте. Он сказал об этом королю, и отец его ударил, а затем крепко обнял. Король Иоанн тяжело воспринял смерть жены и держался только благодаря чувству долга.